В представлении многих семейный альбом - это увесистый том в золоченом переплете, который в обычное время лежит себе где-нибудь в книжном шкафу на дальней полке, а при появлении гостей его достают, стряхивают пыль и демонстрируют содержимое - от дореволюционных дагерротипов до цветных кодаковских фоток.
У Юрия Антонова все по-другому. Его фотографии существуют только в электронном виде. Он сам их сканирует, по необходимости ретуширует и записывает на CD-R. Так что весь семейный альбом можно увидеть только на компьютерном мониторе.

"Отец у меня был профессиональный военнослужащий, всю войну прошел, дошел до Берлина. Там он и прослужил до 1950 года в военной администрации. В 48-м году в Берлине у меня родилась сестра Жанна. Сейчас она преподает музыку в музыкальной школе в Минске. Отец умер 12 лет назад, а мать жива-здорова до сих пор.
После Германии мы жили в Белоруссии, в Молодечно. Тогда было все интересно. Яблони, допустим. Какие яблоки на ней растут: кислые или сладкие? И вот втихаря ночью залезали в сад, набирали полную запазуху яблок. И если яблоки оказывались сладкими, то горе этой яблоне было потом. Налеты продолжались. Пить - не пили. Никаких там наркотиков, даже понятия не имели, что это такое. Простая была жизнь.

Мать и отец никакого отношения к музыке не имели. Но меня отдали в музыкальную школу. Это было модно, престижно. И там, в Молодечно, собственно, больше ничего не было. Школу музыкальную я прогуливал. Брал аккордеон, и мы с товарищами забирались на стройку куда-нибудь. Сидели там, костры жгли, на занятия идти было неохота.
Потом я поступил в музыкальное училище по классу аккордеона там же, в Молодечно. В городе был только политехнический техникум, кооперативный и музыкальное училище. Ну куда еще было поступать? В кооперативный? Ну какой кооператор из меня? Политехнический? К наукам я как-то особо не тяготел. Оставалось музыкальное училище.

Три года я служил в армии. Помню только, что спать все время хотелось. В казарме были длинные вешалки для шинелей, а внизу такой ящик. Я забирался туда и спал. Подъем был в 6 утра. Зимой в майке бежишь на улицу, делаешь гимнастику. Неохота было ужасно. Темно, везде снег, ты бежишь в майке, в этих сапогах. Армия тогда другая была, никакой дедовщины, лично мне она дала уважение к дисциплине. Не то чтобы к армейской, а вообще к дисциплине. Сказал - сделал, обещал - выполнил. По жизни такие вещи помогают.

Музыку я стал писать, когда работал в филармонии в Минске. И то не сразу, а когда был музыкальным руководителем у Виктора Вуячича в 66-67-х годах. Впервые я попробовал исполнить эти песни в ансамбле "Поющие гитары". Потом я переехал в Москву в 71-м году. И уже в Москве было много коллективов, ансамбль "Добры молодцы", оркестр Кролла, Московский Мюзик-холл. Появились мои коллективы - "Магистраль", "Аэробус". Я писал много песен, которые пела вся страна. Много зарабатывал. Во всех карманах деньги торчали. Смешно даже вспоминать. Однажды ехал с гастролей с мешком денег. Но это были те времена. Сейчас все по-другому. Абсолютно по-другому. Я не скажу - хорошо или плохо, а просто по-другому.

В свое время у нас была такая программа - "Спорт и музыка". Сначала выступали спортсмены, хоккеисты в основном. Рассказывали о себе, потом работали музыканты. Обычно все это происходило во Дворцах спорта, прямо на льду, покрытом щитами. Все сидели в тулупах, в шубах, а мы выступали на сцене и сильно мерзли. Со спортсменами у нас завязывались какие-то контакты, дружба. Я в свое время дружил с Володей Лутченко, защитником сборной СССР по хоккею, был в хороших отношениях с Жлуктовым, Кожевниковым, Хельмутом Балдерисом. И я всегда хорошо катался на коньках, кидал шайбы. Но не играл, я же музыкант. А специфика хоккея - это точные щелчки, напряжение рук. Оно могло отрицательно подействовать на мои профессиональные возможности. Я был частым посетителем очень модного в тот период катка "Дружба" в Лужниках. Там собиралась самая крутая московская тусовка. Все приходили и выпендривались. У кого лучше коньки, у кого куртка лучше, девушки чуть ли не в шубах норковых катались. Приезжали, знакомились, ухаживали… И я на коньках очень хорошо катался. Сейчас спортом я не занимаюсь. Хотя у меня спортзал есть дома, и там полный набор всех этих "Кеттлеров". Но как-то все времени нет. Хотя, наверное, надо было бы штангу потягать, сбросить животик.

У меня нет ощущения, что я всего добился в жизни. Я добился, конечно, многого, но есть некоторые моменты, которые сегодня уже недостижимы. Мировое признание, допустим. Хотя у нас в музыке практически невозможно сегодня выйти на мировой уровень. У нас шоу-бизнеса как такового нет. Все неестественное, помпезное, много пиратства, мерзко! Я не принадлежу к этому шоу-бизнесу. У меня свой, антоновский шоу-бизнес. Честный, порядочный, где все построено на уважении к окружающим тебя музыкантам, к исполнителям. Я пытался выйти на мировой уровень. В Финляндии у меня выходили пластинки на английском языке. Но все это оказалось бесполезным. Для того, чтобы внедриться в мировой шоу-бизнес, надо там жить, надо забыть о своей родине, забыть, что говоришь на русском языке.

У меня есть один, может быть, два клипа, и я к этому отношусь не отрицательно, но думаю, что равнодушно. Я стараюсь снимать свои концерты. В моей категории, артиста, который много лет работает на эстраде, это гораздо натуральнее, чем съемка какого-то клипа, где все придумано. Это живой концерт, живой оркестр, живой вокал. Что лучше: выпить апельсиновый сок, выжатый при вас, или купить бутылку разбавленного концентрата? Хотя я не отрицаю значение клипа в творчестве молодых начинающих исполнителей. А мне не надо ничего раскручивать, у меня нет в этом необходимости. Не потому, что я такой гордый или такой богатый. Я обеспеченный, конечно, и не такой уже и гордый сегодня. Просто, чем платить 10 тысяч долларов за клип, я лучше за эти деньги сниму концерт. Он более объективно показывает артиста.

Я не очень люблю всякие тусовки. Хотя практически каждый день есть куда-то приглашения. Но, естественно, не на все езжу. Устаю от людей, от народа на концертах. Вчера вот был на одном мероприятии, где было человек пятьсот. Гул, шум, водки выпили, закусили, начинаются какие-то разговоры. А все мое существо говорит: "Юра, тебе здесь делать нечего, пора домой". Хочется тишины, спокойствия, природы. Воздухом подышать, на лыжах покататься, копаться в саду. Заниматься музыкой, кино посмотреть хорошее. Я люблю, когда мало людей. Летом, на своем участочке, травка, розы, кошечки, собачки, любимая женщина, хорошее вино…

Я долгое время был невыездной. А потом женился на югославке и уехал в Югославию. Где-то в 85-м году я впервые попал в буржуазную страну, в Финляндию. А когда впервые приехал в Соединенные Штаты, в Нью-Йорк, на меня произвел большое впечатление этот город. Я люблю путешествовать. Много раз был в Юго-Восточной Азии - Таиланд, Малайзия. Последнее время езжу в Турцию, Грецию, на острова. Но ненадолго - максимум на две недели. Я себе не представляю постоянного места жительства за рубежом. Это было бы для меня некомфортно, прежде всего с точки зрения работы. Ведь самое главное, когда помимо материального благосостояния от работы получаешь еще и огромное удовольствие.

Машины я люблю, и танки тоже. В 82-м году моей мечтой был иностранный автомобиль. Разными путями я добыл письмо из ЦК ВЛКСМ, по которому имел возможность приобрести иномарку на специальной закрытой стоянке в Южном порту. Там покупали машины различные видные деятели страны, космонавты. Мне досталась "Вольво-244", новенькая, пробег две тысячи. Эту машину сдал военный атташе аргентинского посольства. Как помню, купил я ее за 14 тысяч рублей. Тогда это было вообще что-то такое нечто - ездить по Москве на иностранной машине. У советских граждан их было штук пятьдесят. В том числе у меня. И я чувствовал себя просто героем. Номер у машины был Ю 33-33 МО. И все знали, что это Антонов едет. И была какая-то легкая нескрываемая гордость. А во всем остальном я был обыкновенный советский человек. Сейчас я смотрю на молодежь и вижу в ней себя. В молодости тоже пафос давал. Но сейчас этого и в помине нет.

Любовь к животным - я бы не сказал, что с детства. Но я всегда относился к братьям нашим меньшим с добродушным пониманием их существования. И еще в старой студии на Маросейке стали появляться кошки. Там был полуподвал такой, окна открыты, и кошки почувствовали, что еда есть, и стали приходить. Они же друг другу говорят: "Представляешь, Мурка, там в подвале дурачок один сидит, кормит нас. Пошли-ка туда". Штук двадцать заходило. Потом я оттуда уехал. Пару котов забрал с собой. Когда дом построил, появились новые кошки, новые собаки. Хотя сейчас слишком много их для одного дома - одиннадцать кошек и четыре собаки. Тем не менее расставаться я с ними не намерен, но и лишних брать тоже нет смысла.

Мои песни были очень популярны. Их все знали, слушали, пластинки раскупали огромными тиражами. Это было начало 80-х годов. Популярность росла, концертов давали огромное количество, бывало и по три-четыре в день. Так что я всегда любил много работать. И сейчас свободного времени почти нет. Занятия музыкой чередую с работой в саду. Физический труд или умственный? У меня сейчас есть небольшой, но выбор. Я сажаю траву, все деревья, которые у меня на участке растут, а также кустарники, я сам посадил. Ну а когда устаю физически, с большим удовольствием иду к себе в студию".